Диппер всё больше путался в собственных мыслях, перескакивал с одной на другую, с трудом пытался пробиться сквозь полусумасшедший бред, постепенно заполняющий его голову, вычленить хоть что-то важное и основное. Весь этот шум, сбивчивый и разрывающий на части, не давал сосредоточиться и как следует подумать – за всё время Диппер так и не смог привыкнуть к тому, что его мысли, когда-то достаточно последовательные, логичные, заполненные схемами и далекоидущими планами, сейчас больше походили на нечто бессвязное, противоречащее друг другу и словно бы отвлекающее его от чего-то важного. Так что чужое присутствие Диппер ощутил далеко не сразу. Едва заметно вздрогнул, наконец замечая чужую руку на своей спине, поднял голову и усталым, слегка растерянным взглядом уставился на Билла. И, услышав его слова, кажется, забыл, как дышать.
Подарок? Ему? В самом деле?
В глазах на несколько секунд промелькнуло некое подобие щенячьей радости, – его и в самом деле похвалили, отметили, назвали его работу блестящей – которое в следующее же мгновение сменилось удивлением, перемешенной с паникой и какой-то детской растерянностью. Ему не послышалось? Он в действительности мог попросить всё, что угодно или..? Диппер слегка нахмурился, напряжённо вглядываясь в чужую улыбку. Ему действительно даровали возможность выбора или же это была заведомая ложь? Издёвка, сказанная, чтобы дать ему надежду, а затем рассмеяться в лицо?
Диппер, нервничая и не зная куда деть руки, неуклюже оторвал их от головы, впиваясь ногтями в ладонь. Нет, нет, нет, ему это только казалось. Билл же не мог ему врать?
Диппер наконец сделал вдох и с ужасом отогнал от себя мысли о чужой лжи. Сейчас, оставшись без поддержки сестры, любви родителей и внимания друзей, Пайнс отчаянно цеплял за последнее существо, которое было рядом, и последнее, что ему нужно было - это сомнения и недоверия, и так постепенно убивающие его изнутри. Пайнс убеждал сам себя: Билл не мог ему врать – Билл был тем, кто никогда не бросал Диппер, был единственным, кто не называл его сумасшедшим, больным, не пытался упрятать в психушку и был с ним всегда. Он был странным, в какой-то степени даже ненормальным, но, без всяких сомнений, абсолютно волшебным - он наставлял, хвалил, говорил о том, что верно, помогал и никогда не покидал. Диппер внимал каждому его слову, не мог порою сделать и шага без его одобрения, смотрел глазами, полыми безумного, вызывающего дрожь во всём теле, страха и отнимающего голос восхищения, следил за каждым движением, безуспешно пытаясь предугадать ход его мыслей, и до леденящего ужаса боялся его разочаровать. Хотел соответствовать, хотел слышать больше похвалы, но... Но он определённо не был тем самым избранным, о котором говорил Билл. То, что его назвали тем, кто может стоять выше других, было определённо какой-то ошибкой – Диппер чувствовал, всем нутром ощущал, с каким трудом ему всё ещё даётся каждое убийство, как продолжает скрипеть совесть и щемит в сердце, а к горлу подкатывает тошнота. Но сейчас, когда ему предоставили возможность пожелать прекращения всего этого, Пайнс не знал, стоит ли ему говорить о том, что волновало его так долго. Это ведь значило, что он снова останется один. А мысль о теперь уже абсолютном одиночестве, пугала до тихой истерики.
Диппер хрипло выдохнул."Всё, что угодно" – звучало ужасно щедро и красиво, особенно для того, кто за последние пару лет не сделал ни одного важного поступка исключительно по собственному желанию. Но на деле, когда Пайнс пытался, несмотря на кашу в голове, перебрать все возможные варианты своего ответа, всего того большого выбора, которое, как ему казалось, должно подразумевать это предложение, у Диппер больно-то и не было. Всё, о чём он мечтал, упиралось, пожалуй, лишь в одно единственное желание.
– Я не хочу больше убивать, – Диппер отвёл взгляд в сторону, чувствуя, как от волнения начинает дрожать голос, – я... Я хочу перестать. Я больше не могу, я не справляюсь, я не хочу, я н-недостоин. Я больше не выдержу.
Диппер закусил губу, прекращая поток хлынувших из него слов, опустил голову ниже, сгорбливаясь, словно пытаясь спрятаться подальше от чужого взгляда, чувствуя, как тот прожигает его насквозь. Да, конечно, Билл определённо не мог ему врать, эта мысль была высечена у Диппера на подкорке мозга. Но несмотря на эту слепую веру в чужую речь, Диппер, сидя на холодном полу и судорожно сжимая-разжимая пальцы, чувствовал себя слабым и до ужаса ничтожным. Вместо величия и чувства превосходства, о котором ему говорили, Пайнс ощущал лишь тупую ноющую боль, которая росла с каждым днём, расплывалась дырой в районе груди и не давала покоя. Он чувствовал себя абсолютно пустым и брошенным – и в голове отчётливо начиналась биться мысль о смерти, которая, отбивая ровный ритм, постепенно заглушала всё остальное.
Отредактировано Dipper Pines (2015-11-15 03:44:12)
