Стэнфорд стоял по пояс в пшенице. Колосья блестели в холодном свете полуденного солнца, висевшего мертвым шаром прямо над его головой. Стэнфорд смотрел на это солнце, и его свет слепил ему глаза, отражаясь от прозрачных линз его треснувших очков.

Когда Стэнфорд раз за разом возвращался в это поле, он видел лишь обугленные руины своей собственной жизни – обугленные руины его самого. На ветру развевались рваные лоскуты парусника, который они со Стэнли строили когда-то вместе. Когда-то очень давно они мечтали уплыть на нем так далеко, чтобы забыть о родном доме – о доме, который всегда казался им слишком чужим и враждебным. Стэнфорд водил пальцами по сырым от влаги доскам вспоротого брюха «Боевого Стэна», водил пальцами по облупившейся черной краске, и поверить не мог, насколько же давно все это было.

В свете солнца горел и разрушенный портал – он все еще испускал голубые снопы искр из поврежденных элементов. Его идеальная симметрия была нарушена уже больше пяти лет назад – ровно тогда, когда он смог вернуться обратно в Гравити Фолз практически с того света, выдернутый из пучины небытия собственным братом. Слишком многое было связано с этой вещью – дверью в другие поразительные миры, посещение которых, к сожалению, не доставляло Стэнфорду никакого удовольствия. Тридцать лет он потратил на бессмысленные попытки вернуться назад – ради этих попыток он занимался действительно ужасными вещами, которые были запрещены в куче других измерений. Стэнфорд путешествовал, но что-то не давало ему вернуться.

Он попасть даже в те миры, что шли с его родным параллельно, копии их реальности со значительными и не очень изменениями. Он мог придти в другой Гравити Фолз, в котором его никогда не было и не могло быть, но в свой он вернуться не мог. До определенного момента.

С тех самых пор, посреди разрушенных воспоминаний и надежд, в сознании Стэнфорда Пайса появляется Хижина Чудес. Теперь уже их со Стэнли хижина, их дом, находящийся на другом конце страны от Нью-Джерси, как они когда-то хотели. Но и она, эта хижина, претерпела свои изменения, появившись в пшеничном поле: ее обугленные до черноты доски все еще издавали струйки темно-серого дыма, медленно поднимающегося к мертвому солнцу. Редкий ветер доносил до Стэнфорда запах дыма и гари, что забивался ему в ноздри, из-за чего он просто забывал, как дышать.

В эти хижину Стэнфорд боялся заходить. Потому что он был уверен: она тлела изнутри всей той болью, что он чувствовал в каждую минуту своей жизни.

///////////////
Стэнфорд Пайнс чувствует, как за ним следит что-то крайне опасное и незримое, что-то, что постоянно преследует его по пятам, не давая расслабиться ни на секунду. Долгие дни он просиживает в своем подвале – прямиком напротив разрушенного портала, усевшись на холодную землю, он чертит огромные чертежи гигантских орудий массового поражения, белыми чернилами прямо по темно-синей бумаге. При каждом шорохе, который может издать и он сам, Стэнфорд нервно дергается и до боли закусывает нижнюю губу – нехватка сна только усугубляет его и без того вызывающее опасения состояние.

Изредка Стэнфорд отвлекался от вспышек своей только лишь усилившейся со временем паранойи – ровно на те моменты, которые он проводил с внуком. В нем Стэнфорд видел самого себя, своего верного подопечного, протеже, но с горестью понимал, что Диппер все еще оставался маленьким ребенком, не смотря на прошедшие с их последней встречи пять долгих лет. Диппер был ребенком, и все, что он ему говорил, он принимал настолько близко к сердцу, настолько вдохновлено и с рвением, что Стэнфорд невольно этим восхищался.

Диппер не называл его старым сумасшедшим стариком, помешанным на своих личных страхах и предрассудках – Диппер полностью разделял его беспокойство, граничащее с безумием. Он ловил каждое его слово, впитывал каждое знание словно губка. И когда Стэнфорд вложил в его еще детские руки тяжелый массивный арбалет, Диппер лишь с готовностью принял то тяжелое бремя ответственности, которое ему вверял вместе с этим оружием Стэнфорд.

Но между ними была огромная разница: если Стэнфорд подхватил безумие сам и по своей воле, то Диппер невольно перенял его у своего деда. Оказался заражен, и теперь этот мальчик был очень и очень болен. И уже ничто не могло бы его излечить.

///////////////
Стэнфорд рывком распахивает чердачную дверь, и та с оглушительным грохотом встречается с деревянной стеной. Абсолютно наплевав на общепринятые правила приличия, он со спешкой подходит к постели внука, сбрасывая на пол тяжелый рюкзак, и несильно трясет его за плечо – он не думает о том, что его громкие тяжелые шаги и недавний шум уже могли разбудить спящего. Сегодня Диппер ночует в своей комнате один – Мэйбл на этот раз осталась с ночевкой у одной из своих подруг, имен которых Стэнфорд никак не мог запомнить.

Он смотрит в сонное лицо Диппера, замечая, как он начинает медленно и заторможено моргать. Стэнфорд поправляет съехавшие на нос очки и садится на самый краешек кровати, стараясь не испачкать постельное белье своей уличной одеждой. Когда взгляд Диппера становится более осмысленным, Стэнфорд бросает взгляд сквозь приоткрытое окно – на улице уже начинает светать.

– Диппер, мне нужна твоя помощь, – хрипло произносит Стэнфорд, все еще удерживая мальчика за плечо. – Я рассказывал тебе о том, что кто-то призывает демонов пару дней назад. Я нашел его, Диппер, и мы должны его остановить.

Стэнфорд кивает на стоящий у постели рюкзак, из которого торчат носы сложенных арбалетов и мелкие колчаны с острыми железными болтами. Стэнфорд не знает, что именно они могут встретить, когда придут в нужное место, но одну истину он запомнил слишком хорошо: никогда не стоит ожидать худшего. Он думает о том, что сегодня может быть совершено убийство – возможно, что и не одно. И, к сожалению, Стэнфорд не может сказать наверняка, кто именно из них всех станет убийцей, а кто – жертвой.

И он никогда не простит себе, если с его внуком что-то случится.

– Ты должен пойти со мной. Один я не справлюсь, приятель.

Стэнфорд Пайнс видел кошмары по ночам, и кошмары эти казались ему настолько реальными, что, проснувшись, он понять не мог – проснулся он взаправду или все еще спал. В кошмарах не было сверкающего старым золотом поля с пшеницей и мертвым солнцем над головой; в кошмарах были коридоры, затопленные цветущей водой и запахом гари. В кошмарах Стэнфорд убегал от невидимых чудовищ и разъяренных зверей, и ноги его, по колено в холодной поде, разносили по сырым стенам мутные темные брызги.

Стэнфорд убегал тридцать лет – от одного измерения он бежал к другому, пытаясь спасти свою никчемную жизнь. Тридцать лет он провел в побеге от самого себя, но побег не удался – прошлое следовало за ним по пятам, и от страха по его спине лился холодными струями пот. В кошмарах Стэнфорда преследовали и голоса; голоса говорили ему остановиться и передохнуть, но он не желал их слушать. Стэнфорд бежал и находил тупик с прозрачной стеной.

За прозрачной стеной была хижина – их со Стэнли хижина. По комнатам и коридорам носились дети, их внучатые племянники, полные беззаботного счастья и веселья – именно того, что Стэнфорд забрал у Диппера, вернувшись обратно в свой Гравити Фолз. Вернувшись, Стэнфорд заставил Диппера позврослеть слишком рано, слишком резко, слишком стремительно. Он предлагал внуку быть его протеже – учеником и наследником его знаний и открытий. Тем, кто сможет продолжить его такую важную и, несомненно, неоценимую работу. И именно Стэнфорд Пайнс посеял семя раздора между двумя маленькими близнецами, которые были словно одно целое, разделенное на два идентичных сосуда, – точно такие же, как он и Стэнли.

Стэнфорд поставил Диппера перед выбором. И выбор оказался настолько тяжелым и ответственным, что его хрупкое детское сознание надломилось. Надломилось, но не сломалось. Когда-то и он сам, молодой Форд Пайнс, надломился. И трещина в его разуме только ширилась. 

В кошмарах Стэнфорд Пайнс видел смерть. На его глазах невидимые руки неизвестных ему демонов разрушали то хрупкое состояние покоя и стабильности, которое он наконец-то смог обрести. Резкие движения разрывали маленькие детские тела на части, разбрызгивая по полу и стенам красную жидкую кровь – кости ломались с настолько сочным оглушительным хрустом, что Стэнфорд слышал его даже сквозь ладони, что он прижимал к своим ушам. Смерть настигала его внуков стремительно и с голодом: лишала конечностей, выпускала наружу еще не тронутые болезнью внутренние органы, снимала блестящий скальп с голов, являя сливочно-белую черепную кость.

Стэнфорд просыпался в поту, слишком резко распрямляясь из неудобной позы – слишком редко он спал в нормальной постели и слишком часто засыпал за столом у себя в подвале. Осадок очередного кошмара, один из тысячи похожих и типичных, все еще оставался на подкорке его мозга: он смотрел на Диппера, что шел рядом с ним, но вместо его обычного и еще немного сонного лица видел лишь лишенный кожи и мышц череп. Пустые глазницы, лишенные глазных яблок, смотрели на него черной зияющей пустотой, и сам Стэнфорд спешно отворачивался, чтобы посмотреть вновь – но всякий раз это чудовищное видение отступало, и реальность окончательно укреплялась в его разуме.

Голоса шептали в его голове, но слов их он не мог распознать.

– Он священник. Я следил за ним несколько недель, – говорит Стэнфорд, ступая по еще пустынным улицам по направлению к церкви. Из-за горы медленно выходило еще холодное утреннее солнце и тут же пряталось за водонапорной башней. – Это очень опасный человек, Диппер. Он может сказать тебе все, что угодно, лишь бы ты усомнился. Не верь ни единому его слову. Я не мог ошибиться.

Стэнфорд останавливается прямо перед закрытыми парадными дверьми в церковь. Сколько бессонных ночей он провел, выслеживая этого священника? Следил за каждым его шагом, сказанным словом, сделанным вздохом? Стэнфорд был уверен в своей правоте, он просто не мог ошибиться: место, предназначенное для искупления человеком своих собственных грехов, было осквернено демонским присутствием и кровавыми письменами. Что-то невообразимое творилось в этом месте, и сам воздух вокруг него казался Стэнфорду каким-то вязким, душным, неправильным.

Стэнфорд Пайнс уже имел дело с демонами, и теперь, увидев пришествие одного из них в их спокойный и такой хрупкий мир, он не мог себе позволить допустить повторения тех ужасных событий. Билл Сайфер не был единственным в своем роде – не было исключено, что по ту сторону границы между их мирами существовали и более ужасающие твари, обладающие могуществом столько великим, что способно стереть с лица этого мира все существующее человечество.

Отбрасывая любые сомнения, Стэнфорд все же достает оружие из своего рюкзака и один из арбалетов он протягивает Дипперу. Он все еще дает ему выбор: остаться с ним или же уйти; Стэнфорд поймет, если внук откажется идти вместе с ним в эти двери, за которыми их, возможно, ждет смерть. Неважно чья: чужая или их собственная.

– Возможно, что нам придется убить этого человека. Ты должен всецело мне доверять. У тебя не должно быть сомнений.

Шестипалая ладонь Стэнфорда сжимает теплое арбалетное дерево. Его душа уже давно лишилась сомнений, а разум – стабильности. Стэнфорд не думает о том, что он может совершить ошибку: его собственные голоса в голове говорят ему, что он бесконечно прав. Стэнфорд слышит голоса, но воспринимает их как свои собственные мысли – истинно верные и правильные. И вместе с этим арбалетом он вверяет Дипперу свою жизнь – передает свое доверие и бесценную работу всей жизни.

Стэнфорд Пайнс толкает парадные двери главной и единственной церкви Гравити Фолз, и ему в лицо бьет яркий свет и запах благовоний. Нас голых белоснежных стенах он видит смерть – рисунки и латынь, написанные кровью. Запах благовоний сменяется резкой вонью гниения и беды, и именно их Стэнфорд чувствует особенно остро.

– Ты веришь мне, Диппер?

Стэнфорд Пайнс не знает, что ужасающие рисунки, подобные тем, что он видел в пещерах больше тридцати лет назад, лишь плод его воспаленного воображения. Как и чужие голоса в его голове. И что труп неизвестного ему человека, измученного и перемазанного в саже и крови, что распят на дубовом кресте – это тоже неправда.

Стэнфорд Пайнс не знает, как сильно он болен.