Стэнфорд Пайнс идет по темным проходам пещер, держа в шестипалой руке масляную лампу. Он поднимает ее высоко над головой, из-за чего свет слепит ему глаза сквозь прозрачные линзы очков. Стэнфорд рассматривает пустые каменные стены, перепачканные следами плесени и лентами грунтовых вод, и ничего необычного в них не видит. Пещеры огромны, они уходят все дальше и дальше вглубь – настолько глубоко под землю, что температура заметно начинает падать.

Когда Стэнфорд начинает замерзать, он натыкается на немыслимое количество тупиков. Зазубринами ключей от своей хижины он оставляет на каменных стенах послания самому себе – стрелки, говорящие, где он уже был. Тупик за тупиком, стрелка за стрелкой, Стэнфорд уходит все дальше и дальше вглубь утробы этого города – города, который заставил его забыть о сне, о еде, о спокойствии. Когда он стоит в очередном тупике, то рот его приоткрывается в восхищении, и зрачки его ширятся.

На буром камне ветвятся рисунки и плохо различимая латынь. Стэнфорд разглядывает их, а после – переносит в свой дневник с золотой шестипалой ладонью на обложке. Когда он заканчивает, то замечает одну единственную надпись на английском, написанную наспех и дрожащей рукой: «Не вызывать ни в коем случае!».

Стэнфорду Пайнсу скоро исполнится тридцать пять, а за его плечами висит двенадцать научных степеней. Он думал, что этого ему будет достаточно для того, чтобы раскрыть все те тайны, что хранит в себе город над его головой, но слишком поздно понял, насколько этого мало, чтобы докопаться до настоящей и верной истины. Стэнфорд проводит бессонные ночи в поиске ответов, но все его вопросы так и остаются вопросами, и к разгадке он не подошел ни на шаг.

Стэнфорд в отчаянье. Отчаянье переходит в яркую и всепоглощающую злость, от которой в его глазах темнеет и начинает кружиться голова. В ярости, он захлопывает дневник и читает письмена на латыни вслух, держа масленый фонарь высоко у себя над головой. Когда он произносит последнее слово, он ожидает чего угодно, но только не тишины. Но ответом ему становится именно она.

Во снах к нему приходит Он. И Стэнфорд Пайнс называет его Богом.

///////////////
Блеклое осеннее солнце светит в витражные окна – бросает на бетонный пол и ковры разноцветные блики. Десятки голосов поднимаются под самый купол, разбиваются о цветные фрески на потолке и дробятся, создавая эхо. Голоса накладываются сами на себя, сливаются в единое нестройное пение.

Стэнфорд Пайнс поднимает шестипалую ладонь вверх, призывая замолчать. В свободной руке он держит увесистый золотистый том с изображением треугольника ровно посередине. Люди смотрят на этот том, смотрят на треугольник – смотрят прямиком в его спокойное и расслабленное лицо и повязку на правом глазу. Стэнфорд кладет том на тумбу перед собой, раскрывая его на красной закладке-язычке.

Когда он начинает говорить, то все люди в храме молчат. Все люди смотрят прямо ему в рот, широко распахивая свои болезненно-красные от недосыпа глаза, и губы их безмолвно шевелятся, повторяя его слова. Стэнфорд начинает текст, даже не обращаясь к книге: одна его рука так и остается поднятой на уровне головы, вторая – лежит ровно на сердце, перекрывая золотой символ, свисающий с его шеи. Стэнфорд говорит, и люди за ним повторяют. Стэнфорд молчит, и люди, вслед за ним, тоже замолкают.

Когда он возносит руку выше, то ловит ладонью красный луч света, искаженный цветной призмой витража. Люди поднимают глаза к его руке, сморят на нее – возносят свои, поднимая их так высоко, как только могут. Стэнфорд оканчивает молитву, и люди вторят ему финальным и окончательным «so mote it be». И уже после он крестит каждого к нему подошедшего – ребенка и взрослого, старика и юнца. Крестит не по-христиански, крестит снизу-вверх, справа налево; Стэнфорд отпускает каждый грех, что пришлось совершить этим людям, потому что верность и безумие их непоколебимо.

Раньше он был ученым – был исследователем и признанным гением, что мог найти любой ответ при помощи науки. Но вскоре наука перестала отвечать на его вопросы, а после и вовсе покинула его, оставив на перепутье сотен неизвестных ему дорог, что вели только в забытье. Стэнфорд никогда не верил в религию, не верил и в богов, которым люди поклонялись когда-то; он никогда не верил в божественные силы, которые предписывали тому, кого никто никогда не видел.

Но однажды Стэнфорд увидел – узрел своими собственными глазами и обомлел. Это называют проведением, концом поиска истины, смыслом жизни – люди могли называть это как угодно, но сам Стэнфорд понял, что достиг своего собственного апогея. Он – избранный, и его разума коснулась рука всемогущего божества. Стэнфорд Пайнс – избранный, и его слово является словом Божьим, его воля является волей Божьей. Стэнфорд Пайнс – глашатай, и только он может разговаривать с тем, видеть того, кому посвящен этот храм. Храм, который он строил в течение лет на фундаменте человеческих костей, крови и слез. Он заставлял людей работать без отдыха и без сна, и сам не позволял себе расслабиться ни на секунду.

Молитвой он день начинает, молитвой его и заканчивает. Десятки людей следуют его примеру – собираются здесь, окруженные золотистыми стенами из бетона и человеческой боли, просят у всемогущего прощения. Люди молят, и вместе с ним молит и Стэнфорд Пайнс – стоит на коленях пред алтарем в своих личных подземных покоях, закрывая единственный уцелевший глаз. Стэнфорд опускается на пол, и ноги он складывает перед, разводя в стороны руки – в свете свечей он взывает, поднимая голову золотому изваянию его божества. В свете свечей он млеет, чувствуя, как устает его тело, как становится тише его голос.

Стэнфорд зовет, и готов делать это бесконечно долго. Пока Он к нему не придет.

Знамена развевались на поднимающемся иллюзиорном ветру и хлопали, извиваясь оранжево-золотыми лентами. Краски вокруг него обесцвечивались, и пламя десятков свечей замирало, словно на черно-белой фотографии. Стэнфорд открывал глаза медленно, будто это приносило ему страдания и муку – находившийся на тонкой грани пересечения мира реального и осознанных сновидений, он все еще не осознавал, что его молитвы были услышаны. Словно в наркотическом бреду, он следил за передвижением божества, неловко вращая головой; взгляд его медленно, но верно обретал осознанность и ясность.

Множество глаз смотрели на него – изображения ока, заключенного в симметрию золотистого треугольника, лишенные цвета и яркости. Множество глаз смотрели на него – с полотен и фресок, с ковров и великолепных золотистых статуй. Его личное подземное святилище – первое среди сотен в этом мире – его личная гордость и благодать. В окружении сотни различных изображений Стэнфорд существовал уже долгое время, и ни минуты он не представлял уже без пристального взора Билла Сайфера, который преследовал его на каждом шагу. Стэнфорд дышал этой возможностью быть как можно ближе к совершенному – к тому, что вызывало трепет и восхищение в тысяче тысяч сердец.

Стэнфорд жил с мыслью о том, что именно его выбрали тем, кто имеет такую возможность: общаться с чем-то настолько прекрасным и могущественным. Стэнфорд был избран, и свою избранность он принимал как самое великое благословление. Выбранный божественной рукой, он стоял выше любого человека, который смог родиться на свет живым. Превосходящий толпу, он был единственным, кому было позволено прикоснуться к самому сокровенному.

Избранный глашатай правосудия, кровавого и жестокого настолько, что люди в страхе теряли дар речи. На руках Стэнфорда была кровь – кровь подобных ему обычных людей, которых он когда-то считал своими друзьями, приятелями, партнерами. Раньше его окружали люди, которых он мог назвать близкими; теперь же он был совершенно один, единый с тем, что другие называли новым Богом.

Стэнфорд обменял свою прежнюю, лишенную смысла, жизнь на благородную цель, и этот обмен казался ему справедливым. С божественного разрешения он карал своей шестипалой рукой тех, кого считал неверным – прилюдные казни в пример тем, кто смеет сомневаться в правильности его слов. Стэнфорд нес на своих плечах тяжелую ношу: грехи детей и стариков, мужчин и женщин. Стэнфорд помнил каждую жизнь, которую оборвал во имя всеобщего блага и предотвращения смуты. Он помнил каждое увечье, которое нанес в назидание тем, кто пожелал исправиться и избежать своей заслуженной смерти – сотни чужих глаз что он вырвал, тысячи знаков, что он клеймом выжигал на людских телах. Сам прошедший через это, он клеймил людей одного за другим, раскаленное железо прижимая к нежной человеческой коже – навсегда он запомнил кровь и запах паленых волос.

Кровью отмеченный крест он хранил на своей спине. Выжженное око на груди в треугольнике болело всегда, хотя не должно – словно фантомные боли в отсутствующих конечностях.

– Сегодня пришлось казнить восемнадцать человек. Пятеро заслужили отсечение головы, восемь – повешение, – хриплым от волнения голосом произносит Стэнфорд, жадно пожирая глазами представшего перед ним Билла Сайфера. – Троих четвертовали, двое подверглись пыткам. Все тела сожгли после вечерней молитвы.

Стэнфорд позволяет себе сменить позу на более удобную – окончательно садится на жесткий ковер, складывая ноги перед собой. С явной усталостью он снимает очки и долго трет единственный уцелевший глаз – воспаленный белок покрылся красной сеткой лопнувших сосудов. Стэнфорд испытывает проблемы с построением портала – незначительные и мелкие, но их количество не дает ускорить процесс строительства, как бы ему не хотелось. Он не скрывает этой правды, потому что считает это бессмысленным и неразумным – Билл Сайфер в совершенстве владел контролем над человеческим разумом, а потому его, Стэнфорда, мысли уже давно перестали быть чем-то личным и неприкосновенным.

Стэнфорд никогда не был один. Незримое присутствие Билла он ощущал каждой клеткой своего бренного человеческого тела – мысли в его голове всегда текли неспешным мерным потоком. И ни одной из них он никогда не пытался скрывать, даже той, которая, казалось бы, могла разгневать того, кто заставил его забыть об одиночестве. Стэнфорд поднимал на божество взгляд и все еще не мог поверить в то, что это в самом деле происходит с ним.

Что его заметили, что на него обратили внимание. Что его уродство – не дефект и не ошибка природы. Что его поняли, приняли и возвысили над теми, кого он ненавидел – над теми, кто унижал и оскорблял его изо дня в день. Стэнфорд не верил и думал, что происходящее лишь один единственный длинный сон. Иллюзия, которую он создал себе сам, слишком страдая в мире реальном.

– Я и Фиддлфорд почти закончили строительство портала. Мы назначили пробный запуск на следующее воскресенье, – Стэнфорд поправляет повязку на правом глазу и надевает очки, вновь ощущая мир более четким и ясным. Помедлив немного, он все же озвучивает мысль, которая волновала его до сих пор – с самой первой минуты их с Биллом знакомства. – Почему я? Почему Вы выбрали именно меня?