ben woods — lay back and shoot stars
сакура его, конечно же, не слушает. итачи опаляет ее взглядом, в котором смешивается досада о впустую потраченном времени и благодарность. итачи благодарен сакуре за ее заботу, по факту, сакура заботилась о здоровье итачи больше, чем он сам и даже его родители. сакура была той, кто многие часы могла просидеть у кровати страдающего от сильного приступа головной боли итачи, а итачи в первые разы пытался прогнать девушку. итачи был опорой семьи, он не любил показывать свою слабость в присутствии других людей — опора не дает слабостей. сакура была тем человеком, который упрямо переждал все недоверие итачи и все-таки пробилась ближе. сакура стала родным человеком, почти как младшая сестра, именно поэтому во взгляде итачи с досадой смешивается благодарность. итачи даже приятно, какому человеку не понравится, когда о нем заботятся. к сожалению, итачи не умеет делать комплименты, благодарить и делать приятное словами, но с этой его чертой уже все смирились. они знают, что итачи полностью искупит все словами своими действиями и ради сакуры и ее хлипкого благополучия итачи способен на многое. она тоже его семья.
итачи кивает, на кончике языке скапливается запах перекиси и крови — в последнее время итачи ощущает вкусы запахами. сакуре достаточно того, что итачи принимает ее помощь, уделив немного внимания старшему учихе, сакура теперь полностью сконцентрировала свое внимание на орихимэ и саске. итачи делит кусочек ваты на две части, вставляет их в ноздри и отсчитывает секунды про себя. итачи делает это не точно, сбиваясь на отсчитывание ударов своего сердца, запинается на четыреста тридцать шестом и после этого старается не пустить в свою голову хоть какие-то мысли. голова итачи пуста и напоминает вакуум. итачи ждет, когда сакура скажет, что она закончила и, кажется, даже не моргает, каменной статуей замирая у двери.
— спасибо, сакура, — сакура сеет в его душе зерна спокойствия, но итачи знает, что их прорастание или погибель — это лишь вопрос времени. пока что с орихимэ и саске все будет в порядке, но нужно поторопиться. — сначала я отнесу орихимэ, останься с саске, пожалуйста, — итачи подходит к сакуре, вкладывает в ее раскрытую ладонь пистолет, искренне надеясь, что девушке он не пригодиться, но если он уйдет и оставит ее беззащитной, он никогда не простит себя, если с сакурой что-то случится, потому что он не обеспечил ее всеми средствами защиты. — если что, стреляй сразу в голову и не жалей никого. когда я вернусь — я постучу трижды кратко.
итачи бережно берет орихимэ на руки — в отличие от саске, она маленькая и хрупкая не только на вид, итачи практически не ощущает ее веса. орихимэ выглядит спокойно и умиротворенно, а у итачи за спокойным выражением лица беснуется адски жаркий огонь. после итачи вступает в зону минимального освещения и лица орихимэ больше не видно в темноте. итачи торопится, сначала садит орихимэ на переднем сидении, раскладывает заднее — чтобы уложить потом рядом саске — перекладывает орихимэ и закрывает двери. стекла автомобиля затонированные и с небьющегося материала, со стороны никто не увидит, что внутри находиться беззащитная девочка, а единственное, что они могут сделать с машиной — это снять колеса.
итачи кажется, что обратно он возвращается в несколько стремительных прыжков. чуть не забывает постучать, как условлено, но вовремя вспоминает, прежде чем положить ладонь на ручку. тех трех парней под дверью уже не было, наверняка отползли куда-то в поисках другой комнаты и другой жертвы для того, чтобы быстро перепихнуться на грязном потрепанном матрасе. ну или сакура их застрелила. итачи стучит трижды кратко и заходит в комнату, здесь только саске и сакура, сжимающая в руках пистолет. он ей не понадобился, итачи облегченно вздыхает — он не хочет, чтобы сакура лишний раз марала руки чужой кровью таким образом, для этого есть итачи. саске приходиться снова взваливать на спину, сакуру он просит на всякий случай держать пистолет наготове, ведь мало ли. возле машины крутиться парочка подростков, но они быстро растворяются в темноте, стоит только сакуре щелкнуть предохранителем. итачи укладывает саске рядом с орихимэ, доверяет сакуре проверить, не сваляться ли они на неудачном повороте и садиться за руль, чтобы прогреть мотор. пистолет возвращается на свое место во внутреннем кармане пальто.
фигура сакуры скрывается за дверью морга. итачи рассматривает в зеркале смазанные фигуры орихимэ и саске. их груди мерно вздымаются, они дышат. они живы. они реальны. итачи выходит из машины, снимает пальто и укрывает им орихимэ и саске. пальто итачи слишком большое для него, орихимэ и саске сейчас слишком худые, пальто укрывает их обоих. итачи быстро замерзает и дрожит, включенный обогрев салона не помогает. когда у итачи начинают стучать зубы, сакура возвращается: — чтобы они не замерзли, — объясняет итачи, когда сакура вопросительно смотрит на него.
дома их ждет еще одно препятствие. они возвращаются к девяти вечера, на кухне и в гостиной горит свет. итачи отправляет сакуру заговорить микото и невзначай увести ее в другую комнату; фугаку в такое время еще на работе, он всегда возвращается ровно в десять. сакура уходит, итачи ждет несколько минут, а потом принимается за последний за этот вечер перенос. сначала орихимэ, потом саске. микото и сакура о чем-то щебечут на кухне. итачи укладывает саске и спускается в кухню, чтобы показаться маме. микото, конечно же, все понимает, но ничего не спрашивает. микото слишком проницательная женщина и эта проницательность сказывается на ее седеющих волосах.
— все в порядке, мам, — итачи выдавливает из себя улыбку. — все хорошо. все будет хорошо.
микото кивает. она не верит и итачи тоже, но он обязательно сделает все, что сможет.
***
когда весь дом засыпает, везде выключается только свет и он горит только в комнате итачи, тот уходит в ванную комнату, на всякий случай выкручивает краны умывальника и ванны, чтобы шум воды заглушил его голос, забивается в дальний угол комнаты и набирает номер.
— кисамэ? отбой, — когда итачи говорит “мои люди”, он имеет в виду своего напарника в группировке акацуки, хошигаки кисамэ. кисамэ старше итачи и гораздо выше его и крупнее. у кисамэ заостренные зубы и кожа, отдающая синевой — последствия какой-то неудачно перенесенной болезни в детстве. кисамэ выглядит ужасающим и беспринципным, но итачи наверное лучше всех знает, каков этот человек на самом деле. говаривали, что кисамэ все еще остается в организации только благодаря итачи и итачи высоко ценил такую преданность товарища, отвечая ему тем же. кисамэ занимался сбором информации по орочимару и мог ли он выжить в ту новогоднюю ночь, но теперь итачи располагает доказательством, что этот старый мудак точно жив — на коленях лежит та бумажка, которая выпала из кармана саске. она была адресована итачи, написанная почерком орочимару [итачи не раз видел его] и даже с символом, который в конце страницы иногда пририсовывал кёя — знак вечности в вертикальном положении в обрамлении трех запятых. — он действительно жив, поэтому у меня будет к тебе другая просьба. да, ты угадал, я хочу знать, где он сейчас находится. полагаю, что в первую очередь нужно проверить его сгоревший пентхауз, кто знает, какими тайными ходами он может обладать. понаблюдай, но, кисамэ, ради... — итачи запинается о слово, вспоминая о том, что его товарищ, видящий свою жизнь лишь в красках лжи и разочарования, в бога давно не верует. кисамэ знает, что хочет сказать итачи и тихо посмеивается на том конце телефонной трубки. итачи не до смеха, он не хочет терять друга — единственное хорошее, что дала ему эта организация. — ради всего, во что ты веришь, — итачи понижает голос и умудряется угрожающе рычать даже в тех словах, где отсутствует звук “р”. — не вздумай соваться туда в одиночку.
кисамэ обещает, что ничего глупого не сделает и отключается. итачи прижимает мобильный телефон ко лбу и некоторое время слышит, как весело шумит вода.
итачи не спиться. в его крови все еще бушует адреналин, не позволяющий ему даже спокойно полежать на кровати. итачи радуется, что адреналин не выходит из его организма очередным кровотечением, и решает, что от еще одной бессонной ночи с ним ничего страшного не случиться. итачи выходит из своей комнаты и идет по коридору, чтобы добраться до кухни. его комната самая дальняя на этаже, после идут комнаты орихимэ и саске. итачи знает, что они спят и их лучше не беспокоить, но итачи умеет быть тише тишины и скрываться в тенях. он не побеспокоит сон ни орихимэ, ни саске, он просто посмотрит на них, убедиться еще раз, что они есть, они живы и это реальность. а потом он уйдет.
орихимэ позы не меняет. она лежит на спине, как ее положил итачи, только ладони сложены поверх живота, словно в бессознательном состоянии она все-таки заботиться о безопасности ребенка. итачи поправляет сползшее одеяло, отходит к большому окну и прислоняется к подоконнику. окно выходит на внутренний маленький дворик, где все еще стоят старые качели и песочница с грязным и мокрым от дождя окном. итачи надеется, что однажды их с орихимэ маленький ребенок сможет спокойно играться во дворе вместе с сыном сакуры. итачи думает, что одинаково будет рад и девочке, и мальчику, лишь бы появился на свет живым и хотя бы относительно здоровым. итачи думает, что когда все закончится, он не оставит орихимэ одну и не важно, что друг другу они навсегда останутся только друзьями. итачи говорит себе, что такие семьи бывают гораздо прочнее и стабильнее и уходит, уже приняв решение и не оглядываясь на спящую орихимэ.
на руках саске над венами видны темные точки от иглы, сами руки саске едва ли толще худых рук итачи, а ведь было время, когда под натянутой кожей перекатывались мускулы. теперь там может перекатываться только перекати-поле. итачи знает, что саске так сломался из-за смерти друга и чтобы не переживать это в одиночку, идти ему нужно было бы только к кому-то, кто уже переживал подобные чувства — когда твой лучший друг умирает у тебя на глазах. саске не мог бы пойти к сакуре — итачи знает, что его брат слишком горд, чтобы расклеится перед девчонкой, пусть она и была его лучшей подругой, а больше саске было не к кому пойти.
— ты дурак, саске, — итачи нарушает свое “тише тишины”, но его голос почти не слышно и вряд ли саске, спящий сейчас мёртвым сном под лекарствами, что-то услышит. — ты должен был прийти ко мне.
потому что итачи тоже знает, каково это, когда твой лучший друг умирает у тебя на глазах. его звали шисуи, он тоже носил фамилию учиха и был каким-то очень дальним родственником итачи, настолько дальним, что родственная кровь растворялась в водице. шисуи был одногодкой итачи, они вместе учились в академии, вместе пошли в полицию и даже были определены в одну группу и часто вместе выезжали на места преступлений. шисуи понимал итачи с полуслова и иногда кто-то из них делал то, о чем второй только подумал или отвечали на вопросы, которые оставались в голове. шисуи был родственной душой итачи и итачи искренне дорожил их дружбой. итачи был знаком с девушкой [тогда уже невестой] шисуи, и уже был забит на роль крестного отца их ребенка. итачи тогда улыбался гораздо чаще, чем сейчас и был счастлив, что в своей жизни он нашел такого друга. а потом, в августе четыре года назад, все закончилось.
им нужно было разобраться с группкой подростков, еще совсем мальчишек, учинявшими мелкие разбои и грабежи. итачи, шисуи и еще несколько полицейских не готовились к тому, что все будет слишком серьезно — в тот момент все они были безоружными, как проинформировал их надежный источник, нужно было всего лишь повязать их и доставить в участок, на этом вся их работа заканчивалась. надежный источник оказался не таким уж и надежным [у одного, наверное, их главаря, был пистолет, а у остальных — холодное оружие], а шисуи был слишком добрым. итачи помнит выстрелы, маты, разрезавшие густой воздух лучше взмахов ножей и сдавленно вскрикнувшего, осевшего на землю шисуи. итачи забыл все, и то, что действовал не по уставу, и то, что подставлял товарищей и мог потерять их всех, но ничего не мог поделать; к счастью, с подростками разобрались быстро — против натренированных, пусть и слишком молодых полицейских, они ничего не могли поделать. для итачи весь мир сошелся на одном шисуи, который пытался удержать сидячее положение и удивленно хлопал густыми ресницами. кто-то разбирался с подростками, окончательно их обезвреживая, кто-то вызывал скорую помощь. итачи опустился на землю рядом с шисуи, уложил его голову себе на грудь и обеими руками пережимал выше задетой бедренной артерии, из которой фонтаном выплескивалась ярко алая кровь. шисуи лепетал что-то про свою невесту, о чем-то сожалел, но итачи не слушал, только молился, сжимая пальцы на бедре друга. бог глух к его молитвам, скорая где-то задерживалась, а губы шисуи пугающе синели.
шисуи умирает на руках итачи, бормоча что-то о том, что в жарком августе на удивление холодно.
саске переворачивается набок, поджимает колени к груди и тяжело вздыхает в не менее тяжелом сне. итачи принимает еще одно решение не позволять саске делать глупости дальше, как бы сильно этого не хотел младший и как бы сильно не любил глупого брата итачи, чтобы позволять ему это делать дальше. итачи снова рискует, мягко треплет иссиня-черные, спутанные волосы саске и выходит, направляясь к кухне.
за окном едва занимается серый рассвет. итачи делает себе крепкий кофе, не добавляет в него сахара, молока или сливок, выключает свет, подхватывает чашку — у нее раскаленные пузатые бока, но итачи не боится обжечься, потому что пальцы у него не просто холодные, ледяные, и идет к ступенькам, которые ведут на второй этаж. итачи идет к комнате сакуры и наруто, сползает на пол по стене напротив двери комнаты и ждет, когда сакура выйдет на работу. итачи греет ладони и медленно попивает кофе, которое не позволит ему уснуть до следующей кофеиновой дозы.
в отапливаемом доме, напоминающем тот жаркий август на удивление холодно, шисуи вздыхает итачи.
