правь на юг, задыхаясь от боли, дави на газ,
пей прогорклую ночь, чтоб навек обо всем забыть.
то, что сделать сильнее, увы, не сумело нас,
точно сможет убить.[c]
В «Висельнике» всегда было удушливо шумно и запредельно воняло дешёвым пойлом, чужым аммиачным потом и иногда рвотой и кровью. Учитывая, что в Нижнем городе не было других увеселительных мест или попросту тех заведений, в которых посетителей не смущал стойкий запах мрачных и зловещих делишек, не было вовсе, Мариан приходилось мириться с таким порядком вещей уже год  с лишком, а потому к царящей вокруг ветхой и замшелой вакханалии она даже подпривыкла и начала немного симпатизировать. Хоук никому и никогда этого не рассказывала, но порой (зачастую под хмельком или, чаще, после тяжелого рабочего дня, смачной точкой которой порой была хорошая заварушка) она чувствовала, будто её голову заполняют пузырьки этого гомона, делая её совсем немножечко дурной и куда более смешливой. В девяти случаях из десяти под итог культурных посиделок в «Висельнике» брата и сестру Хоук, содрогающихся от хохота, едва способных стоять на ногах от неукротимого напора веселья (ну и опьянения, не без этого), вежливо выставляли прочь, потому что опять стали причиной какого-то непотребства. В прошлый раз, в шумной компании из Карвера, Бетани, Варрика, Андерса, Фенриса и Изабеллы, Мариан науськала Гаррета надеть на голову продырявленное ведро и изобразить дракона. Фенрис, который по очередному кругу зубатился с Андерсом по поводу сучьей мажьей натуры подавился словами, когда захлебывающийся истерическим гоготом Гаррет попытался пропихнуть ладони к своей «морде», достоверности ради пытаясь изобразить огнедышащую ящерецу-переростка. Протолкал же. Изобразил. Руки вот назад достать не мог – Мариан так задорно прыснула, что «эль» у неё носом пошёл. Карвер тогда тоже смеялся будь здоров, а Бетани всё пыталась выглядеть серьезной и обеспокоенной, но крепкое горячительное и подогретая всеобщим весельем атмосфера заставляла плотно сжатую ниточку губ превратить в широкую улыбку.
Карвер, Бетани….

Сейчас Мариан снова сидела в «Висельнке», но никак не могла поймать даже тени чужого радости, ухватить призрак совсем недавнего разгулья за хвост.
Напротив стояла потертая, видавшая виды кружка с чем-то, что по запаху смутно напоминало смесь помоев, бренди  и пива. На вкус оно было также, но сейчас это было настолько вовремя и в тему (точнее, Хоук настолько хотелось нажраться до беспамятства, что ей было в сущности все равно, чем потчевать бездну отчаяния внутри).
Напротив сидел Гаррет, чье лицо напоминало тёмный провал между скулами – тени плотно скрывали от посторонних взглядов его тихое горе. Мариан смутно догадывалась, что и сама она сейчас не выглядит образцом апельсиново-радостного оптимизма, потому только как-то обреченно оскалилась – попыталась выдавить из себя что-то вроде приободряющей улыбки. Скверную попытку она спрятала за еще одним глотком.
Гнетущая тишина между ними заполоняла Мариан изнутри, забивалась в уши, глаза и нос, отдавала смрадным «когда». Действительно, когда всё пошло архидемону под хвост? Девушка закрывает опухшие от усталости глаза и вздыхает как-то прерывисто, отматывая всё произошедшее до точки невозврата.
Возможно, крушение их мира началось с гибели Лотеринга.
Возможно, с того самого момента, когда Атенриль с тонкой улыбкой приняла из рук Гаррета по праву причитающиеся ей проценты с продаж её «делового партнёра».
Или в тот момент, когда они всё же отыскали Бартранда Тетраса в неразберихе улиц Киркволла. Хоук не знает, не думает, что это важно сейчас и вообще – её младший брат не то мёртв, не то жив, а младшая сестрица уже наверняка утирает водопады слёз, распаковывая вещи в комнате учеников в Башне Круга Магов, какое теперь всё это имеет отношение, хоть заотматывайся ты время назад, толку-то, прости Андрасте, никакого.
Не смогли уберечь. Не справились. Обвинения сыпались на них горькими рыданиями Лиандры, оплакивающей своих младших близнецов, немой невыносимой тяжестью обвинений ложась на головы старших.

н е с м о г л и.

н е  с п р а в и л и с ь.

Внутри головы было настолько невыносимо сумрачно, совестно и горько, что Мариан поспешила распахнуть глаза. В темноту собственной болезненной коллективной ответственности она всенепременно вернется чуть позже, когда будет кутаться под своё тонкое одеяло в лачуге дядюшки, пытаясь призвать на свою грешную голову немного благостного сна.
Оскал приобрел очертания поникшей растерянности, Хоук, явно ощущая предательство лицевых мышц, почему-то не спешила поскорее уподобиться бесстрастной фарфоровой маске. Сил, наверное, уже попросту не хватало. Резервы были опустошены еще тогда, когда Гаррет держал её изо всех сил, готовую начистить рожу этому Каллену, который уже никак не мог им помочь. 
- Я никогда еще не чувствовала себя настолько уничтожающебеспомощной. Какая радость – я уже, кажется, начала забывать, каково это с тех самых пор, как мы бежали из Ферелдена, - пробормотала Мариан, встречаясь взглядом с глазами Гаррета. О тех жутких минутах, когда тело Карвера поедала Скверна, а она с тупым упрямством прижимала его к себе и баюкала, словно собственное больное дитя, и тихим, хриплым от страха  голосом пела ему старые колыбельные,  которые действовали лучше, чем магия Андерса, призванная если не остановить ток смолянистой заразы в его венах, то хотя бы облегчить боль. Впрочем, о взгляде Бетани, взгляде загнанного в угол оленя, когда храмовники уводили её прочь от лачуги Гамлена, о горе мамы, плещущееся у неё внутри гулкими стонами и плачем, она тоже не упомянула. Потому что это приравнивалось щедрой горсти соли на рану, что расковыряли  с особым усердием. Потому что она сама была не уверена в том, что свинцовые дамба её выдержки сдержат такого чудовищного напора. Она ведь не железная вовсе – обычная перепуганная девчонка, взъерошенная, с впитавшейся в поры кожи грязью Глубинных троп, с немым обиженным вопросом «ну почему же мы постоянно-то?! За что, эй, Создатель ну или кто там вместо него?!». Вон, у неё с самой дороги из Каземат глаза жжет неистово, а в носу щиплет. Это, утешает она себя, от чудовищной вони, господи, кто сдох? Ах, простите, это частично от меня, ну ладно, неважно.
- Отец бы нас убил, вот что, - зачем-то ляпает и тут же отводит взгляд куда-то в сторону, куда-то в район заплеванного грязного пола – вдруг отыщет оброненный вчерашний день или потерявший дорогу лучик света? Никогда ж не знаешь, где тебе повезет на глупые находки….