you were invisible
but now they won’t stop staring
you were weak
but now there’s nothing you can’t do
У Трейси в голове нитками с бусинами натягивается ловец снов, не выпуская наружу тьму, не позволяя ей пройти сквозь Трейси и раствориться в холодном воздухе. Не позволяя ей покинуть хрупкое девичье тело, будто только она и поддерживает в нем жизнь. Старая жизнь серебром ртути стекала по подбородку Трейси в подвале полицейского участка, черной желчью покидала изможденное бессонницей тело, вытравленная, выжженная ядом, что теперь наполняет тело Трейси, что держит прямо ее спину, расправляет с усилием ссутуленные плечи. Память проясняется, галлюцинации сливаются с реальностью, как собирается по цветовым спектрам фотография, чтобы рассмотреть каждый оттенок.

Трейси помнит себя сильной — тонкие пальцы, такие тонкие, будто смуглая кожа обтягивает кости, впиваются в дверцу шкафчика, дверь полицейского фургона, замок на окне, тонким пальцам не составляет труда пробить, разрушить и оторвать. Сила прокатывается по телу чем-то приятно горячим от копчика до затылка, остается внутри. Ощущение это пьянит и рождает на сером от смерти и земли лице несмелую улыбку. Трейси никогда не была сильной, а теперь ей кажется, что она может свернуть горы, теперь она знает, что может их свернуть. Она смотрит на свои руки, неуверенно обхватывает ладонью свое запястье, будто проверяя — оно все такое же тонкое, как можно поверить в то, что эти руки теперь вырывают двери машин? 

Трейси помнит себя опасной — смуглая кожа меняет свой оттенок стремительно, такая прочная, что ее может вспороть не каждый нож, покрывается темно-зеленой чешуей, защитным коконом, пугающей маскировкой. Десны чешутся как заживающая рана, и зубы превращаются в клыки. Трейси не видит себя со стороны, но чувствует каждое изменение так хорошо, как никогда не ощущала свое тело. Трейси контролирует свое тело и это кажется сумасшествием, какой-то несбыточной мечтой. Она так долго болталась между сном и реальностью, боясь лишний раз дернуться, обернуться через плечо и увидеть там монстров, которых она не сможет одолеть, что теперь не может оторваться от зрелища того, как втягиваются и выходят из ее пальцев когти, как она чувствует каждый миллиметр рвущейся и моментально заживающей кожи.

Трейси помнит себя бесстрашной — она больше не боится закрывать глаза, потому что мир перестал быть наполненным тишиной. Все вокруг вдруг заговорило с ней, а, может, она просто начала понимать этот язык шорохов и запахов, будто кто-то по нотам разложил Вселенную и отдал Трейси нотную тетрадь, скрипичный ключ вживил ей в позвоночник, связав со всем вокруг. Она больше не боится закрывать глаза — темнота не давит и не пугает. Темнота больше не пуста и безлика, теперь Трейси знает, что происходит в ней, что прячется за поворотом, кто крадется за ней, кто стучится в окна. Мир обретает четкость и ясность, где нет места снам наяву, и Трейси задыхается от восторга как ребенок, впервые надевший очки и увидевший мир таким четким, каким он был для всех вокруг всегда.

Трейси помнит себя монстром — это слово неожиданно легко находит свое место между нитей ловца снов, оплетает бусину, прижигает клеймом. Не вызывает отторжения. Трейси помнит, как легко убивала людей, как ее хвост с чавканьем — как громко, как восхитительно громко — пронзал горячую плоть, кровью оставлял истекать. На секунду Трейси дергается от этих воспоминаний, от страха на лице ее отца, что сладкой истомой оседает на языке, ей кажется, что с этими воспоминаниями что-то не так, что они пожирают что-то внутри нее, черным полотном укрывают что-то важное, но смутное беспокойство быстро проходит. Так же, как то чувство сомнения, что охватило Трейси, когда она признавала — сама того не понимая, не зная этому названия — Тео своим хозяином. Что-то внутри ее не на месте, но тьма поет колыбельную ожившей девочке, не давая сосредоточиться. Трейси слишком долго была мертва, чтобы смерть не успела обшарить каждый уголок ее памяти, чтобы она не пробралась в самые потаенные части ее души, уничтожая и очищая.

Она в порядке.

— Более чем, — кивает Трейси на вопрос Хейден, и впервые слышит свой голос после смерти. Она тянется к Хейден, подходит ближе, ей так говорят смутные инстинкты и ощущения, как внутренний голос, подсказывающий, что теперь ее окружает семья, что к ним можно повернуться спиной, склонить голову и открыть шею в доверительном зверином жесте. Даже если она не знает их имен. Трейси улыбается уголками рта, и ее лицо приобретает то мягкое выражение, которое так было свойственно ей до смерти. Трейси пугает. Своей нежностью, своей хрупкостью, своей невинностью, потому что за всем этим прячется пропитанный темнотой и жестокостью зверь, чей поводок находится в руках у монстра еще более страшного и опасного.

Трейси скорее инстинктивно понимает, что с ней происходит. Она не знает, что она такое, не знает, кто такие эти существа вокруг, в ее голове нет четкой системы понятий и определений, она что животное — действует на голых инстинктах и оттого так искренна и открыта. Оттого не допускает ошибки и не сомневается. Она чувствует своих, чувствует себя — неожиданно остро и полно, каждую клеточку своего тела, каждый позвонок, каждую обновленную мышцу. Темнота окружающего мира сменяется уютной темнотой внутри, чей холод больше не обжигает и не пугает. Чей холод — что-то новое, необходимое и прекрасное. Трейси не знает, что она такое, и как ей теперь себя называть, она не вдумывается в природу своих способностей, она лишь прислушивается к ним, впитывая жестокость и кровавую усмешку шепота внутри. Трейси не замечает, как изменилась, как внутри не стало барьеров, ограничений и моральных рамок, как все они осыпались пеплом, пожранные темнотой. Она слишком плохо помнит, какой была до того, как все стало иным, что было важно тогда, что имело смысл в жизни маленькой и слабой Трейси Стюарт.

Трейси слишком нравится она новая, чтобы возвращаться мыслями к тому, что она оставила за порогом смерти. Что толкнуло ее за этот порог. Подростки, бессильные ей помочь, пустые обещания отца, что все будет хорошо, бесполезный психолог, школьный консультант, бормочущий что-то о недостатке сна. Трейси умирала на руках у целого мира, отчаявшаяся получить помощь. Она заслуживала большего, чем смерть на холодном полу подвала в окружении людей — не людей — которые никак не могли решить, спасти ее или убить, никак не могли выбрать, что будет милосерднее. Трейси Стюарт, которая в жизни не причинила никому вреда, которая танцевала на пляже и плела ловцы снов, никогда не должна была познать ужаса смерть в одиночестве. Жестокой и насильственной смерти, так и не проснувшись, так и не осознав, а просто утонув в своем худшем кошмаре, захлебнувшись ртутью и животным ужасом.

Чего не хватило в ней, чтобы выжить?

Чего не хватило в ней, чтобы остаться мертвой?

В ней было столько тишины, столько кротости и смирения. Поэтому эти благодетели не сделали ее сильной? Не уберегли? Не подарили покой даже после смерти?

Смерть оставила ее покрытую синяками и полную фантомных болей. Смерть наполнила ее неровными, что битое стекло, кусочками ее самой, о которых она не подозревала, о существовании которых не знала до того, как умерла. Смерть разбила ее на части и собрала снова вместе с чем-то холодным и пустым, что теперь держит эти осколки вместе. Смерть заботливо отмыла каждый осколок, каждый кусочек от ртути. Смерть оставила ее голодной. Смерть оставила ее ледяной.

—so why is this so hard

Трейси удивляется в первый момент, когда Хейден просит Тео — имя из прошлой жизни перетекает в новую, наполняется смыслом, остается внутри сталью и кровью — остановить машину. Она даже не думала, где проведет ночь, животные инстинкты, какие-то подсознательные порывы, что увели ее вслед за остальными из леса, не подсказали ей задуматься об этом, она даже не вспомнила, что ее дом сейчас место преступления, что она сирота, что ей по сути некуда больше идти. Эти не-совсем-люди ее новым миром становятся так естественно, что Трейси даже не понимает в первый момент, что кроме них у нее действительно никого нет. Она ловит взгляд Хейден в немом вопросе, просит приютить ее без неловкости и промедления, ведь они теперь... кто они теперь? Что они теперь? Человеческие вопросы сбивают с толку новое сознание, но Трейси не дает себе долго об это думать. Она выскальзывает из машины вслед за Хейден с удивительной ловкостью, пружинит на ногах с секунду, снова чувствуя свое обновленное смертью тело, и оборачивается. Голову склоняет в неосознанном жесте животного подчинения и признания чужой силы. А потом следует за Хейден в дом.

На Трейси следы земли, травы и ртути, которые неплохо было бы смыть. На Трейси следы жестокости и бесчеловечности, которые не оттереть даже самым ароматным гелем для душа.

Темнота дома Хейден в первый момент пугает Трейси. Она внезапно открывает рот, чтобы пробормотать свою мантру, чтобы напомнить себе о реальности происходящего и о пустоте этой темноты, как понимает, что чувствует себя в безопасности и без этого. Что спокойствие разливается внутри, будто Трейси вдыхает черноту, и она странно питает ее. Она снова слабо улыбается и кивает:

— Мой дом — официальное место преступления, не думаю, что могу туда вернуться, — а потом добавляет, — спасибо, что приютила меня. Здесь очень уютно. И... прости за руку. Тогда, в классе. Я не хотела сделать тебе больно.

Она просто была напугана. Проблема в том, что теперь в страхе Трейси не будет вжиматься лицом в чье-то широкое плечо, кричать и прятаться. Теперь напуганная Трейси — опасна и смертоносна.

Трейси не выглядит опасной. Какой угодно — растерянной, счастливой, еще не до конца пришедшей в себя, — но не опасной. Она рассматривает квартиру так, будто пришла к подруге с ночевкой, будто они обе не были мертвы еще полчаса назад, будто они могли бы быть друзьями, если бы не бесчеловечный эксперимент, который они обе не пережили. Чайник на плите горячий, Трейси обходит кухню, принюхивается и иногда открывает шкафчики, чтобы проверить свою догадку. Она слишком увлечена своей новой сущностью и понимает, что Хейден обращается к ней, в самый последний момент. Трейси улавливает слово "полотенце", и оборачивается, чтобы переспросить.

— Стой, — она оказывается рядом с Хейден слишком быстро для человека. Она еще слишком плохо знает свое тело и свои возможности, поэтому замирает на секунду, приоткрыв рот, осознавая, укладывая в голове это нечеловеческое движение. Хейден не выглядит такой вдохновленной и счастливой, Трейси не понимает, почему. Она перехватывает руки своей новой подруги, не позволяя ей донести до рта таблетки. — Я не думаю, что они тебе теперь нужны. Ты разве не чувствуешь? Мы... мы сильные, мы здоровы, как никогда. Это потрясающе.