Первые метров двести, пока его не хватаются, Курапика думает, что ноша его даже слишком легкая, несмотря на громоздкий футляр – тяжелый стеклянный цилиндр, слишком большой, для такого крохотного содержимого. Но сумка заметно тяжелеет, когда проходят минуты и спадает первая радость от свершенного преступления. Еще слишком многое впереди.

Запах плесени тут какой-то другой, нежели в подвалах Троста, резкий, влажный, заставляющий поневоле морщиться даже того, кто привык и к грязи и вынужденным неудобствам. Когда одержим какой-то идеей достаточно сильно, все остальное отходит на второй план. Декорации. Тем сильнее растет раздражение.
Курапика ускоряет шаг, прикрывая нос рукавом, стараясь приглушить запахи. Где-то за спиной эхом раздаются голоса – слов не расслышать, но парень по-кошачьи чутко распознает интонации: тревогу, злость, громкие, произнесенные на одном дыхании приказы. Приходится перейти на бег.
Запахи остаются позади. В коридоре все еще сыро, солнечный свет сюда не поступает, освещают пожелтевшие камни, только просмоленные факелы, но и они встречаются все реже, а еще совсем не греют.
Когда появляются ступеньки, Курапика сдерживает желание выругаться. Дыхание и без того сбито, тяжелая ноша сильно оттягивает перекинутую через плечо сумку, а голоса становятся громче по мере того, как меркнет свет. Ноги предательски проскальзывают, заставляя цепляться за влажные стены руками, на чем свет ругать себя, плохо отработанный план, всех тех, кто поспособствовал получению информации о владельце глаз, и даже сумасшедшего архитектора этого проклятого здания.
В какой-то момент, Курапика все же замирает и прислушивается. Темнота способствует тому, чтобы обострился слух. Голоса стали тише, его явно уже не преследовали, но наверняка, искали по всему зданию.

«Девятнадцать пролетов вниз, повернуть в узкий коридор, пройти мимо офицерских кабинетов…» - он тяжело выдохнул, пытаясь припомнить карту. Ту самую, которую брать с собой было слишком рискованно. Он знал, что будет темно, и к тому же, если у него найдут карту, то выдать себя за одного из заблудившихся курсантов точно никак не получится. И вот теперь случилось самое неприятное – вопреки долгим часам изучения схемы коридоров, он вдруг совершенно позабыл, как выйти наружу. И разозлился. Да так сильно, что подорвавшись на ноги, едва сдержал безумный порыв разбить к чертям проклятую склянку. Сдержал, и побежал дальше, вниз по ступенькам, благополучно пролетев нужный проем, но зато зацепившись взглядом за другой.
Этот коридор тоже сулил опасность. Голоса Курапика слышал снова, но иные, совершенно безопасные беседы людей помладше, с ужасом Курута осознал, что в панике спутал дорогу и голоса наверняка принадлежат кадетам.
«Лишь бы не разведотряд», - зачем-то пронеслось в голове. Шагнул навстречу голосам парень уже полный смирения. Накинул на себя капюшон коричневого плаща, скрывающего и лицо и оцарапанную во время побега щеку, посильнее сжал руками сумку и быстро зашагал по коридору, стараясь, по возможности, не смотреть по сторонам. Первый коридор он преодолел быстро, почти не привлекая внимания, но на лестнице его кто-то окликнул и тут он допустил самую главную ошибку. Он оглянулся.
Взгляд встретился с другим, проницательным и серьёзным. Кто-то из больших шишек, догадался Курапика, скользнув взглядом по сведенным бровям на мужественном, каком-то образцово благородном лице мужчины. И снова принялся бежать.
В следующем коридоре двое кадетов инстинктивно расступились, невысокого и какого-то совсем нескладного парня пришлось отпихнуть в сторону. Самым отвратительным сейчас было осознание, что он не знает дороги, не знает куда бежать, хотя ещё и недостаточно устал, чтобы сдаваться. Его вновь никто не преследовал, но верилось в этом пока с трудом.

На очередном повороте в лицо дунул приятный сквозняк, и это снова заставило потерять бдительность. Свобода была уже близко. Откуда-то из-за угла в его сторону шагнула тень.
И вот теперь Курапика выругался вполне себе вслух, выразительно, как сам от себя не ожидал. Он так и не понял, пытался ли парень перегородить ему дорогу, напасть или просто оказался не в том месте и не в то время. Да и день слишком не задался, чтобы Курапика церемонился.
- Уйди же… - попросил он, хотя вышло как-то не вежливо, особенно вкупе с толчком в грудь. К пылкой просьбе Курута добавил еще звонкое «черт» и теперь бежал к выходу из коридора, уже в твердой уверенности, что его никто не остановит.